Начинаю выкладывать цикл бесед с литературными архетипами, который составляет готовящуюся к печати книгу.

Разумеется, все произошедшие здесь беседы — архетипические.

 

Описание переживания:

Тяжесть от необходимости выполнить какую-то непростую задачу. Чувство тяжести, ощущается давление, прежде всего на веках. Давящая сила, которую нужно преодолеть, победить. Переживается ощущение пути, опасностей, стоящих на этом пути, которые необходимо преодолеть.

Вопрошающий: Здравствуй, Одиссей!

Одиссей: Здравствуй!

В.: Спасибо тебе, что явился к нам. Помоги нам, пожалуйста, совершить путешествие в пространстве твоего архетипа, чтобы осознать, что же ты собой олицетворяешь, какая сила через тебя проявляется в мире, какой твой путь, твоя цель. Поможешь?

О.: Если вам интересно – давайте.

В.: Интересно. Спасибо. Какая задача стоит перед тобой в этом мире?

О.: Я должен выполнить задачу непростую, связанную с преодолением некоей силы, проявляющейся как тяжесть. Это преодоление носит показательный характер для всего человечества. Это – пример образа жизни, деятельности. Такой же, как я, – Вечный Жид, например. Путь мой полон препятствий, которые могут возникать неожиданно с любой стороны. Чтобы понять, каков характер этих препятствий, проведу образную параллель: среди папуасов, живущих на островах Тихого океана, распространено испытание в виде прохождения «полосы препятствий» из хаотично качающихся больших камней. Испытуемый должен пройти какое-то расстояние с завязанными глазами, уворачиваясь от пролетающих каменных глыб.

В.: Т.е., это символический путь Одиссея?

О.: Да. Цель моя – пройти этот путь. Высшая цель – быть образцом, показать, что этот путь пройти можно. При этом тот, кто рискнет вступить на этот путь, пойти вслед за мной, должен знать, что его непременно ожидают тяготы, подобные тем, с которыми приходилось иметь дело мне. Почему эти тяготы неизбежны? Они могут восприниматься как наказание за что-то. За ум, возведенный в степень, например. Ведь умным, по задумке высших сил, можно быть безнаказанно до определенного уровня. За то, что я позволил себе, осмелился, дерзнул быть умным выше предела, означенного богами для простого смертного, и последовала череда наказаний-испытаний.

В.: Наказание ли это? Может, это своего рода испытание твоего ума? Мол, раз ты умный – попробуй подтвердить, доказать это?

О.:  С одной стороны – да. А с другой стороны, это все-таки пример наказания. Если ты хочешь повторить этот путь вслед за Одиссеем, то имей в виду: слишком большой ум, дерзкий ум, хитрый ум наказуем. Тот, кто хочет ступить на этот путь, крепко подумай, готов ли ты к этой череде испытаний?

В: У меня оформилось ощущение: тяжесть, которая лежит на Одиссее, — это какие-то земные тяги. Возник образ: от всех частей тела невидимые, но очень крепкие нити притягивают  его к земле с невероятной силой. Для того, чтобы отправиться в путь, чтобы его выстроить, чтобы он свершился, нужно эти земные тяги преодолеть. Если хватит сил побороть эти тяги, эту тяжесть земную, — ты выстроишь свой путь так, как ты хочешь, ты сможешь стать хозяином своей жизни. Но это очень трудно. (Образ Гулливера в стране лилипутов, когда он был привязан к земле тысячами веревок). Сила такая, что даже сдвинуть ногу непросто, не говоря уже о том, чтобы двинуться в путь. Возможно, это переживание, восприятие пути Одиссея простым смертным.

В.: Как тебе Одиссей, такая метафора?

О.: Для самого Одиссея отправиться в путь несложно. Меня мало что держит на месте. Развернуться на небольшом островке, где я являюсь царем, моему дерзкому таланту невозможно. Ум мой дерзкий, кипучий, а приложить его особенно некуда. Поэтому во мне сильна тяга к приключениям, авантюризм. Иначе жизнь неинтересна. Цель моя – проявить себя. А для этого необходимо куда-то отправиться: участок суши, со всех сторон омываемый водой, для меня недостаточен. Нужны другие территории. Поэтому изначальной тяги к этому участку земли у меня нет. Она проявится, но позже, и будет носить более глубинный характер, когда по прошествии времени мне захочется вернуться назад. Но на первом этапе я с радостью расстался с моей малой родиной.

В.: Помогали ли тебе боги в твоих странствиях? Давали советы, наставления, склоняли стихии тебе на помощь?

О.: Да. Некоторые боги помогали мне. А иные мешали.

В.: Для чего это все делалось?

О.: Ну, это «возня» более высоких сил, они решали какие-то свои дела. А я в большей степени – средство, игрушка (как они, наверное, думали). Но я себя игрушкой не ощущаю. Потому что я любого обману. А для богов это был своего рода эксперимент в отношении меня. Они, быть может, впадали в азарт, глядя на то, как я успешно справлялся с испытанием за испытанием, когда они организовывали мне все новые и новые препоны. А я выдерживал эти испытания независимо от того, были ли расположены ко мне боги в этот момент или нет. Я чувствовал уверенность в себе, то, что я смогу это сделать.

В: А что давало тебе силы?

О.: Где-то внутри меня всегда жила уверенность, что прекратить эксперимент не в интересах богов, что эксперимент, главным участником которого я являюсь, будет продолжаться. А потому неудача моя, если и будет, то она будет временной. И никакими осложнениями это не чревато. Так человек, который знает, что он бессмертен, что ему «в поле смерть не прописана» (Илья Муромец) ведет себя в бою бесстрашно. Это знание дает бойцу дополнительные силы, он становится более изворотливым. Вот такая уверенность была и у меня. И она прибавляла силы. Я уверен, что я фигурка в игре богов. Но для чего-то эта игра ведется. Я эту игру веду уверенно, совершенно точно зная, что я окажусь победителем в любом случае. Даже если проиграю – временно — по большому счету победа будет за мной.

В.: Как будто все предначертано?

О.: Да. До деталей не предначертано. Есть начало и есть конец. Я начал, вошел в эту игру и твердо знаю, что я из нее выйду, когда захочу. Сама игра будет за мной обязательно.

В.: А почему ты знаешь, что так будет? Потому что ты это начал, ты хозяин, автор игры, или есть какой-то закон, который ты знаешь и потому чувствуешь в себе уверенность?

О.: Во-первых, кому-то это все равно надо сделать. Боги для каждого ставят свой эксперимент. Для Ахилла – свой, для Агамемнона – свой, для меня, Одиссея, — свой. То, что мы делаем, мы делаем «впервые и вновь».

В.: А может быть, потому что «впервые», поэтому и обеспечен успех? Территория еще не заполнена, поэтому надо создать некий образец?

О.: Для того чтобы был успех, который я нутром чувствую, нужно «поймать ветер», кураж. Если этого нет, то все заканчивается, как у Патрокла. Где он? Погиб – и его сожгли. А у него тоже был свой путь, и этот путь не был тупиковым. Но он по этому пути смог пройти только до определенной вехи, до определенного столба, потому что куража у него не было. А у меня такой кураж есть. Откуда он у меня? А это мое природное качество. Вот такой я человек.

В.: Опиши свое состояние сейчас. Что видишь вокруг, как чувствуешь себя?

О.: Сейчас я чувствую потребность в действии. Я энергичный человек. Я ищу это действие. Вокруг себя вижу огромное поле для деятельности, где я мог бы себя проявить.

В.: Какое это поле?

О.: Мне сразу представляется война. Война — это утверждение. Когда один пытается доказать свое превосходство над другим. На уровне поединка между двумя армиями, между двумя странами и т.д. Я в любом случае готов принять участие. Я знаю, что я буду победителем, потому что здесь, в военных действиях, (должны быть) задействованы те качества, которые у меня есть, которыми я обладаю. Прежде всего, такой энергией, которая нужна для сражений. Мне жизненно необходимо действовать. Но если это действие превращается в затянутое или эдакое туповатое – меня это не устраивает. Поэтому я и воин хороший. Я знаю больше об этом искусстве – искусстве воевать. Я его постигаю, прежде всего, за счет своих природных качеств, потому что я смекалистый, я сильный, я умный, я ловкий, я умею эти качества применять в любой ситуации лучше, чем многие другие.

В.: Как ты относишься к людям и богам?

О.: Среди людей я один из лучших, я лучший из лучших.  Это реальная оценка. Я один из лучших представителей этого рода – рода людей. Потому что, во-первых, мне много дано природой, богами, во-вторых, я смог в себе это развить. Я, честно говоря, молодец, потому что я много работал над собой. Мне много дано, это – правда, но я не потерял ни одного грамма из того, что мне было дано. Я все это превратил в свой Капитал. А боги… Что боги? Боги богами, но и им ничего человеческое не чуждо. Я понимаю, конечно, что между нами есть серьезная разница: я смертный, они бессмертные. Да и чудеса творить я не умею. Например, щелкнул пальцами – буря поднялась: такого я не умею. Но я могу творить чудеса на уровне человека. И это мне не столько дано, как им, сколько я сам в себе развил и научился делать. А то, что боги мне помогали…. Ну, спасибо им, что помогли. Я во многих отношениях стал лучше, чем они.

НВФ: Кто из богов тебе симпатичен, а кто нет?

О.: Симпатична мне, например, Афина. Она, в основном, поддерживала меня. Хотя все они там тянули одеяло на свою сторону. Но Афина мне симпатична в том плане, что она – богиня войны и богиня мудрости. В одном лице для меня. Для меня это важно, потому что я сам такой. Я – воин и мудрец. А не симпатичен мне, если честно говорить, самый главный (Зевс). Потому что он устроил бардак. Занимается там (на Олимпе) своими делами какими-то, а здесь многое происходит без его участия.

В.: Ты так можешь думать, четко зная законы, по которым происходит жизнь. Видимо, ты обладаешь каким-то чутьем или знаниями. Можно так сказать про тебя?

О.:  И тем и другим, пожалуй. Знаниями в меньшей степени, но чутье у меня великолепное. Скажу без ложной скромности. Иначе бы из всех этих ситуаций не вышел бы живым.

В.: Так все-таки, кто ты в большей степени: воин, путешественник или верный семьянин? Или и то, и другое, и еще что-то?

О.:  Я авантюрист по натуре своей в большей степени. Авантюрист очень широкого профиля. Без отрицательной коннотации. Авантюрист-воин. Авантюрист-патриот. Авантюрист-семьянин. Т.е., наавантюрил там где-то, а возвращаюсь-то я домой! Вот мой остров, вот мой дом, вот моя жена. Вот мой сын.

В: Что для тебя семья?

О.: Что для меня семья? Ну, это то место, куда мне приятно возвращаться время от времени и быть там. Это то место, где я отдыхаю, чувствую себя расслабленным. Как бы оно ни было, кипучая энергия… ее много во мне, она зачастую выплескивается через край. Но она же не кипит во мне все 24 часа в сутки. Т.е. должно быть 8 часов на сон отведено. Вот я бы эти 8 часов с удовольствием провел бы там, где мне не воткнут под ребро нож. Это место для меня – семья. Это то место, где отдыхаешь, набираешься сил, не чувствуя себя эгоистом. Это не значит, что я здесь поем, попью, а потом дальше пойду делать какие-то свои дела. Это не совсем так. Хотя и это… тоже правильно. Это та третья часть жизни моей, которую я очень люблю. 8 часов в сутки – третья часть. Я очень хочу, чтобы эта часть сохранилась. Там – мои приключения, авантюры и все остальное, а здесь – тихая гавань.

В.: Ты – достаточно гармоничный человек. В тебе нет четкого преобладания какой-то части. Ты и там, и там, и там. «Наш пострел везде поспел». Эдакий универсал.

О.: Пожалуй, да. Но мне больше нравится слово «органичный», нежели «универсальный».

В.: А в чем, все-таки, заключается именно твоя изюминка? В чем суть твоего состояния, твоего пути?

О.: У Сальвадора Дали есть картина «Рождение человека»: человек вылезает из яйца, тяжело продираясь из того замкнутого пространства в этот огромный мир, продираясь с кровью и болью. У меня такое же ощущение. Я откуда-то оттуда продираюсь именно таким образом. Этот процесс рождения чего-то, кого-то (может быть, меня?) очень болезненный, но, думаю, необходимый и неизбежный. Боль сейчас не оставляет меня ни на минуту.

В.: Какая боль? Опиши ее.

О.: Боль в глазах. Давящая на глаза изнутри боль под веками.

В.: Что давит?

О.: Из-под век давит внутри темнота. Это, похоже, хаос. Темный, первозданный. Если ориентироваться на картину Дали, можно предположить, что мое рождение кому-то или чему-то нежелательно. Допустим, для темных сил (которые стремятся к абсолютному владению миром). Эта темнота пытается наступать, давить, заполнять собой все, чтобы поглотить. Но у меня есть очень сильная возможность сопротивляться этой темноте. Если оперировать цифрами, эта темнота занимает одну восьмую часть меня (или во мне). Давление темноты присутствует все время. Я с этим постоянно живу.

В.: Противодействие этой темноте – это часть твоей работы в мире? Может, образ Одиссея олицетворяет рождение человека как такового во внешний мир. Того человека, который оторвался от своего узкого внутреннего мирка и отправился исследовать большой внешний мир, Божий свет?

О.: Я рожден. Я человек. Я прорываюсь куда-то в Ойкумену.

В.: Это путь осознания себя как сопричастного большому миру, как живущего в большом мире?

О.: Согласен. Я рождаюсь в этот мир, и это мой путь. Путь познания и расширения границ человеческого бытия. Не познание вот этого конкретного острова Итака (30 на 30 км). А это море (можно даже сказать – Мировой океан), дальние страны, это люди, это боги со всеми своими многогранными проявлениями… И вот  – я, который живет в этом мире, вступая в контакты, в отношения, в противоборства, в битву, в борьбу со стихиями… Я живу этой жизнью, я ее постигаю, и она для меня новая. Я ее постигаю с удовольствием, потому что чувствую, что сила во мне заложена изначально очень большая, потенциал очень большой, и самое главное – правильно этот потенциал применить. У меня хватает ума применить его правильно в каждой из этих ситуаций.

Человек маленький выходит в большой мир.

В: Тяги земные, про которые мы говорили раньше, вероятно, имеют большое значение для простых людей. Тобой они не ощущаются, т.к. твоя энергия рождения очень велика и ты как раз их преодолеваешь. Или они и для тебя что-то значат?

О.: Тяги-то есть. Но они меня не поглощают полностью. Во мне много всякого есть, в том числе и эта тяга. Но только она не занимает много места. Я представляю себе Гулливера, привязанного к земле веревками, — такого у меня нет. Но что-то, конечно, опутано.

В.: Эпизод с Троянским конем не является ли символом, в котором прочитывается уподобление человека богу? Человек обошел богов: придумал такую штуку, которую боги не смогли ему простить. А раз не смогли простить – значит, признали его превосходство, по крайней мере, на тот момент не смогли его превзойти?

О.: Смысл Троянского коня в том, что в нем был спрятан отряд ахейцев во главе со мной, Одиссеем. Коня втащили внутрь крепости. Мы ночью вылезли, застали троянцев врасплох, и Троя пала. На тот момент Троянская война всем уже надоела: ни туда – ни сюда, произошла битва – опять застой. Война длилась очень долго. И мне как энергичному деятельному человеку такая война обрыдла совершенно: у меня не было никакой возможности проявиться в ней. Я был ввергнут на годы (!) в рутину, трясину, однообразие. И из этой рутины я родился в новую жизнь из чрева Троянского коня! И за мной родились в новую жизнь другие.

Это было своего рода еще одно, символическое, рождение человека и человечества. Рождение на более высоком уровне. Я познаю этот мир, т.е., это путь человека, а человек не может быть одиноким, познавая такой большой мир.

В.: Троянский конь явился неким символом, который разрушает сложившееся равновесие, создает некую волну.

О.: Да, такой катализатор.

В: Получается, что война тоже может быть рутиной?

О.: Конечно. Рутина. Никакого развития нет. Никакого интереса нет. Одно и то же, одно и то же. Когда результата нет – это и есть рутина. Изменений нет никаких. Изо дня в день, долго, нудно.

А то, что богов превзошел… Хитрость эта не такая уж и большая, не особо оригинальная.

В.: Да, у богов и похлеще встречались всякие трюки. И подвигом на первый взгляд такую хитрость назвать трудно: выглядит это как обман, недостойный истинного героя. Видимо, не было другого способа взорвать сложившуюся ситуацию?

О.: Здесь опять-таки проблемы на уровне богов. Да, это хитрость, которую разгадать на самом деле было легко. Но боги вступили в противоборство на своем, более высоком уровне. Те, кто был за троянцев, пытались предотвратить падение Трои. Так, Кассандра была их проводником. «Без устали безумная девица…» вещала, что конь – это зло, нельзя его вводить в город. Или некто Лаокоон, жрец, даже копье метнул в коня! Копье пробило доски, попало в щит одного из воинов и зазвенело. Но тут же из моря выползли змеи, которых наслала Афина, поддерживающая меня, и эти змеи задавили не только Лаокоона, но и двух его детей. Вот так боролись боги. Кто кому печень сильней испортит. А моя хитрость с конем… Да, я придумал это своим собственным умом, скажу без ложной скромности. И умней никто ничего не придумал: ни люди, ни боги. Люди не смогли разгадать, а боги не помогли (не позволили) людям разгадать это. Вот потому-то я самый умный и оказался. А потом всякие мщения начались – это тоже борьба на уровне богов. Я был нужен тем богам, которые мне покровительствовали, для достижения определенной цели. А потом, когда цель была достигнута, они занялись другими делами. Я остался одинокий и незащищенный. И на меня посыпались градом всякие неприятности. Потом мои покровители спохватывались: «Ага, Одиссею плохо! Ну, давайте поможем ему!». Почти как в отношении старших братьев к младшему: сможет сам выбраться – пусть выбирается, он же умный, он же продемонстрировал свой ум, свои возможности неоднократно. Вот поэтому приходилось выживать.

Хотя  у меня были более красивые вещицы, чем Троянский конь, где проявлялись мой ум, единство дерзости и энергии.

В: Например?

О.: Попробуйте придумать, как вылезти из пещеры, когда разъяренный слепой циклоп, лишенный нами единственного глаза, уселся у выхода и выпускает из пещеры только своих овец по одной, ощупывая каждую (овца или человек?). Как выйти из пещеры? Я же придумал, что нужно руками прицепиться к овце за шерсть снизу, обхватить ее и под ней выехать наружу. Так мы все вместе с овцами и вышли. Вот это хитрость! Это достойная хитрость. А Троянский конь… Эта штучка была не из самых лучших. Просто результат был более весомый, более масштабный, о нем много говорили… А здесь спаслись каких-то двадцать человек… Бой местного значения…

В.: Сейчас, когда ты все это рассказал, как себя чувствуешь? Что видишь?

О.: На физическом уровне – мне лучше. Время от времени под веками бьют какие-то молнии. Как разряд между пальцами. А образы… Если то, из чего я родился, раньше было просто темное, черное такое, как стена, с отдельным вкраплением светлого меня, то сейчас это как черно-белая смесь. Это буря, завихрения. Хаос перестал быть однородным, видны светлые полосы. Хаос уменьшило светом. Это моя заслуга, от которой я сейчас испытываю удовлетворение.

В.: В каких жизненных ситуациях, болезнях, горестях твое состояние может быть целебным, полезным для обычных людей? Ты как архетип, как состояние, как путь – от чего можешь излечить человека?

О.: Готового ответа нет. У меня сразу же заболело сердце – возможно, это подсказка. Болит не очень сильно, но ощутимо.

В.: Под этой болью, вероятно, скрывается какая-то тоска. Или может скрываться.

О.: Может быть. Потому что слово «щемящее» отозвалось во мне. Боль щемящая и тоска щемящая.

В.: Ты познал полностью жизненный круг: нахождение дома, отъезд, длительное отсутствие, возвращение. Ты имеешь внутри себя целостное представление об этом жизненном круге, совершенное знание об этом. Тоски у тебя, в конечном счете, наверное, нет. Ты сделал то, что должен был сделать, и удовлетворился.

О.: Да, я хорошо сделал.

В.: Ты тосковал там, где-то в середине своих странствий? Когда был вдалеке от «базы»?

О.: Да, тосковал. Во время войны, когда нет действия, – «и тоска берет моряка», она приходит.

В.: Каким образом ты победил тоску?

О.: Действием.

В.: Откуда берется в тебе само действие? Как ты определяешь, что именно надо сделать?

О.: Нужно приносить пользу. Кому-то. И прежде всего – себе. Если я чувствую, что я это сделаю, и это действие принесет мне пользу, – мне от этого радостно.

В.: А что есть польза?

О.: То, что работает на достижение любой цели. А цель у меня достаточно проста: чтобы мне, прежде всего мне, Одиссею, было хорошо. Мне хорошо, комфортно во всех отношениях. Например, нет у меня еды – я ее должен достать; холодно мне – я должен убить зверя, снять с него шкуру, сшить одежду; грызет меня какое-нибудь чувство – я должен песню сложить, чтобы стало веселее и мне, и моим товарищам. Я не представляю себя вне товарищей.

В.: Ты реагируешь, как магнит на любое неудобство – оно тебя притягивает. Неудобство для тебя как вызов.

О.: Да. Любое неудобство – это задача, которую я должен решить.

В.: Т.е. решение какой-то задачи – это и есть своего рода путешествие?

О.: Можно так сказать.

В.: Путешествие в пространстве, в смысле, во времени?

О.: Да. Чаще всего это путешествие внутри себя. Чтобы что-то для себя решить, я начинаю заниматься полезным для себя делом. Например, самокопание – это тоже деятельность. Это тоже приносит мне пользу, поэтому я прихожу к какому-то определенному решению. Я вижу свои плюсы, свои минусы. Погружение в себя, размышление о чем-то – это тоже род деятельности, который мне полезен.

В.: Ты получаешь удовлетворение от того, что решаешь задачи; практически любой вызов тебе по плечу.

О.: Да.

В.: Любой вызов, любая задача – для тебя путешествие? Или путешествие есть решение любой задачи? Т.е. все сошлось по смыслу. Кроме того, это ты олицетворяешь рождение человека в большой мир и отправку его на познание мира плюс еще одна из основных способностей – это чувствовать вызов, принимать и решать. И еще один из смыслов может быть – путешествие.

О.: Да.

Ощущения: После проговора ушла тяжесть, боль, неприятные ощущения. Тьма сменилась светом.

НВФ: Про твои путешествия было создано произведение, получившее название «Одиссея». Идет дискуссия о том, кто автор этого произведения?

О.: Я ее («Одиссею») и сложил.

В: Гомер действительно существовал?

О.:  Может, и был, но позже меня. Много позже. Я про свое путешествие сам складывал песни, и песни мои – это очень хорошие песни, которые восхваляли, прежде всего, лучшие человеческие качества: силу, ум, преданность, любовь, верность родине и своему дому. Песен много.
В: Эти песни сохранились?
О.: Видимо, кто-то собрал их все вместе и исполнил как одну единую песню.

В: Ты можешь сказать, как и где образ Одиссея проявляется в литературе? В каких литературных образах Одиссей присутствует?

О.: Черты, свойственные мне, проявились у многих. Основные качества: сила воли, физическая развитость, что присуще всему античному миру, авантюрность (в хорошем смысле этого слова), тяга к познанию другого мира, другой страны, другой среды, другого человека, желание стремительно и ярко прожить жизнь (т.е. сжать, сконцентрировать свою жизнь, чтобы она стала предельно насыщенной). Эти качества проявились у многих. Те, кто вспоминаются:  Саня Григорьев из «Двух капитанов» В. Каверина; большинство из испанцев, которые завоевывали Новый Свет – конкистадоры (например, Бальбоа); отчасти Остап Бендер. Почему-то вспоминается Дон Жуан. Здесь же Артюр Рембо, Н.С. Гумилев, Джеймс Кук, Анджей Кмитиц Генрика Сенкевича. В чистом же виде мой образ никогда не воссоздавался в мировой литературе, поэтому, наверное, Одиссей как образ, как архетип сохранился с давних пор до сегодняшних дней.

В: Как ты относишься к смерти?

О.: Смерть – это совершенно нормальное, естественное завершение жизни, подведение жизненных итогов. Я свою смерть встретил в кругу семьи, искренне оплакиваемый многочисленными близкими мне людьми (женой, детьми, рабами, слугами – людьми, среди которых я жил). Я ушел с полным осознанием, что я хорошо выполнил свою работу, я хорошо прожил свою жизнь. Смерть – это просто переход в другое качество. На Олимп я не попал, не заслужил (для этого нужно быть Гераклом), ну а земной свой путь прошел достойно и смерть встретил как естественное завершение своего пути.

В.: Спасибо, Одиссей!