Большинство полезных действий, мы совершаем под влиянием Необходимости, внешних, «объективных» факторов. Понятие пользы намеренно включено, чтобы особо подчеркнуть её обычную принудительность. Есть некая глубоко, генетически ненавидимая Необходимость (своеобразная предтеча Dasein Хайдеггера, и зеркальное отражение его «бытия к смерти»), и она вне нас. Будь наша воля, мы бы почти ничего не делали бы в этой жизни. Как негр под пальмой из известного анекдота. Мы постоянно чувствуем себя словно герои сопротивления, мы боремся с Необходимостью, радуясь по-детски, если удалось хоть немного напакостить. Всячески противимся и стремимся оттянуть самые малые проявления согласия с ней, таким образом, поддерживая свой своеобразный «суверенитет» и самооценку. Мы, взрослые, вечно в скрытой оппозиции, в окопах привычного упрямства в стремлении хоть в воображении вернуться в однажды потерянный рай.

Такие взаимоотношения с жизнью дают постоянный скрытый объёмнейший комплекс жертвы (виктимность во всех смыслах). С обильными разнообразными последствиями, широчайший невроз, склонный к перетеканию из одной сферы жизни в другую в зависимости от обстоятельств. Именно потому, что мы все ощущаем себя как жертвы (совершенно не сознавая этого), мы считаем себя вправе быть постоянно чем-то недовольными, ущемлёнными, видеть везде только недостатки, ныть и жаловаться. Хроническое недовольство – признак жертвы или раба внутри нас. Чтобы осознать масштабы этого, достаточно прислушаться к своим собственным мыслям, диалогам и разговорам вокруг. Именно потому, что мы бессознательно всегда почти занимаем позицию жертвы – иждивенца, нас преследуют болезни, неуверенность, тревоги, страхи, предчувствия. Регулярно словно из ниоткуда возникающие тяжёлые вязкие состояния (приводящие к тому самому «ужасу перед Ничто», Хайдеггера), воспринимаемые как очередное проклятие страшного и злого окружающего мира или его неведомого творца. Постоянно нечто таинственное, непостижимое лишает покоя и сил. Кто-то часто болеет, другой почти постоянно пребывает в депрессии, кто-то навязчиво выясняет отношения, у некоторых всего понемногу. При пристальном, беспристрастном взгляде обнаруживается, что все эти «проклятия», «болезни», «несчастья» и «депрессии» рождаются где-то на стыке движения жизни, неизведанной ещё, к нам и нашей реакции на неё, реакции во многом неосознаваемой из-за различных выгод. Реакции, заключающейся в нежелании и неумении жить, простом неумении управляться с происходящим.  Итак, препятствия и помехи будут возникать из воздуха, пока есть скрытое состояние жертвы.

Если взглянуть шире, обнаружится, что вышеописанные симптомы означают, что мы стремимся находиться в покое, запутавшись в своём воображаемом и символическом мирах, прилипнув к удобным и приятным образам, обнаруженным там. Жизнь, её Реальное (Ж. Лакан) безжалостно давит и ставит нас в условия, в которых мы ВЫНУЖДЕНЫ меняться, подстраиваться под потоки жизни, взаимодействовать с постоянно изменяющимся миром. Умирать и рождаться заново, регулярно лишаясь всех регалий и накоплений. Мы же, напротив, стремимся к победе один раз и навсегда, стремимся остановить время на приятном мгновении, вкладывая в это стремление непомерные, неоправданные запасы жизненных сил.

Реальное всегда неожиданно, чтобы намеренно встретиться с ним, нужно огромное мужество и бесстрастие (Ж. Лакан), готовность поставить всё прошлое, все успехи и накопления под сомнение, и принести, их не задумываясь, в жертву неизвестности. Кто в здравом уме может так делать? Никто. Только сумасшедшие в высшем смысле этого слова. Разум человека в этом мире всегда настроен на какую то выгоду, а точнее на выживание, определяемое прежде всего (к счастью не всегда) по накоплению благ, побед и приятных впечатлений. Если у меня есть что-то, я живу, чем больше у меня чего-то, тем я живее. Вот ловушка накопительски запрограммированного разума. Ловушка, которая, в конечном счёте, и определяет границы мира современного человека. Парадокс в подмене жизни накоплением в своеобразных кладовых различных образов, начиная от образов реальных предметов, продолжая памятью о переживаниях и завершая предположениями о возможностях. Чтобы преодолеть эти ловушки нужно отказаться от выгоды. От выгоды этого накопительства, от иллюзии обладания. То есть для нормального человека – сойти с ума. С точки зрения «нормального» рассудка стремиться к смерти. Мыслить вопреки обычному здравому смыслу, ведущему к выживанию – накоплению и покою.  Собственно говоря, сам разум здесь не причём, и сурово заблуждаются те, кто хотят от него избавиться или отключить его и тем обрести, наконец, счастье. Сам по себе он совершенно необходим, вредоносны  жёсткие программы, которые он послушно и безупречно выполняет..

Основной мотив почти всех действий современника – необходимость. Исключение могут составить разве что творческие, на грани одержимости, люди, у которых потоки желаний извергаются без всякой корыстной необходимости, а по насущной потребности. от избытка. Часть этого извержения, возможно, является результатом благоприятной сублимацией силы у необходимости, возможно произошедшей под влиянием индивидуальной силы духа. Иначе говоря, алхимическим превращением силы необходимости в силу потребности. Разная модуляция, в общем, и только. Что мешает при достаточно глубоком погружении в себя осознать необходимость как потребность? Или поменять пропорцию между ними? Естественный детский интерес к миру у  абсолютного большинства, воспитанием и КИМЛ сдвигается и мутирует в сторону общественной озабоченности(М.Хайдеггер), превращаясь в лучшем случае честолюбие и его производные а в худшем в страхи и всевозможные мании.

В жизни у каждого человека имеется уязвимое место, и не одно, через которое ток жизни легко достаёт его. И делает своё, неприятное, но НЕИЗБЕЖНОЕ дело – вызывает ту или иную боль у покоящегося в своих умозрительных мирах, и заставляет его двигаться куда-то. Это — абсолютная неизбежность. Неприятное потому что нет приятия, нет приятия, потому что нет понимания, его нет, потому что нет внимания, нет внимания, потому что оно поглощено чем-то другим. Очевидно, символическим и воображаемым пространствами, жить в которых удел человека (Ж. Лакан). Что, очевидно, происходит из-за недостатка умения. Не смотря на наличие природных, естественных жизненных циклов, напряжения — расслабления, движения – покоя, возбуждения – торможения, инстинкт сохранения толкает всех без исключения находиться в зоне комфорта, поддерживать и сохранять свои удобства, своё накопленное, свои победы. По сути кренить жизнь в одну сторону, с упорством одержимого стремясь остановить все маятники и прекратить все цикля заставить их замереть в удобной точке. Но Жизнь с завидной регулярностью выбивает нас с наших позиций, когда приступом, а когда осадой и мы с треском, с мясом и кровью всё равно (!!!) вынуждены течь туда, куда течёт жизнь. Но течь уже истощёнными и опустошёнными, потратившими силы на борьбу.

Можно ли уйти из тисков необходимости? Существует ли способ иного взаимодействия с силами жизни, так непреклонно стремящимися унести нас в неведомое? Очевидно, что противовесом принудительному действию является сознательное и добровольное. Самостоятельно делать таковое крайне сложно. В случае пассивного подчинения Необходимости выбирать не приходится, всё уже сделано самой жизнью, остаётся единственное – следовать и догонять. В случае попытки добровольного подвига всё гораздо труднее и сложнее, рискованнее и неопределённее. Чем больше степень свободы, тем больше рисков, больше нужно принимать решений, тем больше труда, но, тем не менее это возможно.

Если рассмотреть сухо, в терминах физики то получится, что для достижения гармонии количество, качество и направление движения внутри должно полностью или почти полностью совпадать с теми же параметрами снаружи. Это на языке сил.

Альтернативный вариант – подвижничество (от слова подвиг, двигать, в данном случае двигать самому в себе свои границы и инертные состояния) возможен при наличии достаточно глубокого познания себя, тонкого, тончайшего, чувствования, высочайшей степени смирения и самодисциплины, самоотдачи. Делающими возможным самостоятельно, по доброй воле вовремя оставлять свои убежища, преодолевать границы и идти в жизнь, предвосхищая волшебный пендаль. Попадать на самое остриё движения гребня волны, не дожидаясь, пока она начнёт обрушиваться своей массой. Это чрезвычайно не просто, зовов – волн очень много, но, похоже, другого пути нет.  Вот совершенный вызов и даже попытка его принять, достойна уважения.

Подвижничество, такое, как его понимали ранее, то есть принятие на себя какой-то добавочной тяготы, с целью заработать некий типовой духовный бонус, и осуществлявшееся с помощью самоистязаний, ношения вериг, и разных других ограничений вроде питания одним хлебом сейчас уже не имеет почти никакого смысла. Мир изменился — стал многомерным, и борьба за осознание самого себя распространилась не только на тело и инстинкты, но и на чувства, мышление, и всю сложнейшую махину запутанной самоидентификации современного человека. Древними способами вопрос личного подвижничества уже не решить, разве что на некоторый, ограниченный промежуток времени.  В современном случае всё пространство и суть подвижничества чрезвычайно гибки и объёмны, многомерны.

И в этом смысле внешне траектории движения современного подвижника вполне могут напоминать поступь номада. Но подвижник, совершенно очевидно, коренным образом отличается от номада, так мастерски нарисованного А. Секацким. Подвижник и номад в известном смысле антиподы.

Номад, по сути, образ, некое мифическое существо, таинственным образом осуществляющее все те чудеса, которые ему приписывают. Идеальный номад, это, по сути, современный сказочный герой — компенсация, созданный в противовес обрыдлым всем многомерным тискам общества. Он – спаситель мечты о свободе, фигура, при отождествлении дающая виртуальное переживание освобождения, позволяющая на время забыться, перестать чувствовать Необходимость, этакий духовный наркотик. Причём число общественных мерностей продолжает и будет продолжать увеличиваться, и это чётко отражено в фигуре номада – она обладает большой неопределённостью и всемогуществом. Потому он так привлекателен.

В номадизме основная движущая сила – зов извне(альтернатива Хайдеггеровской рефлексии). Как зов инстинкта путешественника, покорителя времени и пространства этакого современного освоителя, завоевателя, довольствующегося символическими(в прямом смысле) прикосновениями к покорённому. Номад не заинтересован в самоисследовании и изменении себя – основное поле его действия — внешний мир, куда он вступает, очевидно уже сформировавшимся для своих целей и потребностей. Как это происходило, опускается, номаду это не интересно, его привлекает поток внешних действий, он уже однажды совершил свой подвиг, набрал очередную номадическую скорость и теперь с него довольно. Внутри он законсервирован, или просто напросто у него нет внутренностей, как, например у манекена на витрине. Можно предположить, (если даровать номаду хоть капельку реальной жизни) что его познание мира несовершенно, он просто не успел или не захотел. Номад хоть и привлекательнейшая фигура, но всё-таки не безупречная — срезался на соблазне, не прошёл обучение до конца и ушёл из образа жертвы в состояние исключительности, что принципиально не отличимо от состояния жертвы и составляет просто напросто её Тень, противоположность, с виду обладающая огромной свободой но от жизни далёкая и так же не понимающая и не принимающая её как и жертва. Это лишь грань мало познанного, но чертовски привлекательного явления под названием свобода, один из возможных её вариантов.

У подвижника посыл внутренний, как правило, жёстоко и длительно выстраданный. Стать номадом не удалось, по каким-то своим причинам, видимо что-то не пустило. И он, подвижник, это принял, разумеется, не единожды испытав. И если вникнуть то и сама фигура номада кажется подвижнику какой то несерьёзной, непонятной и вовсе изрядно сомнительной. Он чувствует, что в жизни есть иное. Он чувствует, что бегство в его случае невозможно просто напросто как проявление слабости и малодушия, неполноценности. А он, подвижник, (или потенциальный подвижник) очень щепетилен и ценит точность, независимость и самостоятельность, справедливость. Выстраданные, выкупленные долгими потом и кровью у сил хаоса и энтропии добровольность, стержень и всё управление находятся внутри у подвижника. Это, пожалуй, высшая, и последняя ( как у Маркса-Энгельса) форма эгоцентризма и именно она необходима  для объективного и полноценного познания себя. Лёгким скольжением тут не отделаешься. В человеке чего только нет…

Подвижник сосредоточен на своём внутреннем мире и прежде всего, осознаёт и принимает тот факт, что он в принципе самодостаточен, он вещь в себе, в нём есть всё. И главное познать всё это в голой подлинности, не добавляя и убавляя ничего, и научиться управлять или пользоваться самим собой. При рассмотрении оказывается, что этот процесс не менее остр и увлекателен чем путешествия номада, а скорее даже и более. Но вызов здесь иного порядка, гораздо более сложный и многомерный. Если у номада есть возможность ускользнуть от неприятных обстоятельств, отсрочить или вовсе отменить свидание с ними, точнее не возможность, а скорее иллюзия таковой, то у подвижника таких возможностей и иллюзий нет – от себя не убежишь. Здесь вызов изначально определённо совершенен.

Если присмотреться то и у подвижника обнаруживается то, ради чего собственно и творится вся та строжайшая самодисциплина и самоотречение – зов. Но зов чего? Что зовёт номада и что зовёт подвижника? Номада приключение, движение, поглощение, удовольствие, созерцание а подвижника, пожалуй, истина, труд, смирение и красота. Вызовы разных порядков. Ни хуже, ни лучше один другого. А возможно лишь разные стадии одного.

Номад представляется даже гораздо более эгоцентричным, чем подвижник, из-за того что он всё время утекает от трудностей и черпает силы во внешних обстоятельствах, наподобие попрыгуньи стрекозы. Что же за осень будет у номада? И будет ли? Это отдельный вопрос. Можно попытаться представить себе номада в болезни и в слабости. Будет ли он таким же всемогущим, как и раньше? Можно, но не хочется. В предназначение номада не входит быть больным и слабым, это символическая фигура, притягательный образ, призванный манить к себе и заставлять двигаться, в принципе эфемерный, бестелесый, стало быть, бессмертный и с отменным здоровьем.

Подвижник тоже с виду эгоцентричен, но совершенно по другому, он признаёт и объявляет себя, своё непознанное устройство, своё внутреннее, но не внешний мир, помехой своему движению, и движению мира. И здесь собственно и стремится совершить свой труднейший подвиг — сделаться внутри текучим и прозрачным, таким чтобы никакая волна извне не могла повредить ему и чтобы он сам никому не мешал.

Самый трудный, пожалуй, подвиг заключается в том, чтобы не дожидаться воздействия внешних факторов, которые облегчают задачу, дают силы и направление, и принимают на себя ответственность. Не дожидаться, пока нависнет опасность, нездоровье или безденежье, самостоятельно, целиком за счёт своих ресурсов на основе точных тончайших предчувствий и глубокого понимания, строить всю картину своей жизни, сотканную из сложнейших многомернейших противоречий. Просто потому что это – возможно. Наградой подвижнику служат совершеннейший покой и безмятежнейшая глубина чувствования жизни, глубина озарённости мыслью, глубина постижения как такового. Потому что исчезает замутняющая сознание борьба, ненужная уже битва.

Сложнейший подвиг – заставить себя вылезти из тёплого убежища по доброй воле. И превратиться в совершенное зеркало, но и не только. Вряд ли кто на это способен, разве что сумасшедшие или творческие люди, которых влечёт их переполненное либидо, избыток. Что удел немногих. Либо одержимые страстью, например честолюбием, любовью или деньгами. Они тоже не чувствуют опасности или неудобства но по другой причине. В одержимости нет гармонии потому она может служить примером, но не ориентиром.

Подвижнику пожалуй в известном смысле легче чем номаду. Не надо предъявлять доказательства своей номадичности, точней подвижничества, его процессы иные хоть обычно так же таинственны для окружающих как и траектории номада. Со временем очевидно, настоящий подвижник как и настоящий номад просто напросто пропадают из поля внимания обычных людей потому очевидно что настолько сливаются с миром что становятся практически неразличимы.

Вот достойный вызов проявившийся нынче в пространстве МТ.